4aef3a5d

Ямпольский Борис - Балерун



Борис Ямпольский
Балерун
-- Разрешите присесть за столик человеку, у которого не удалась жизнь.
У него красивое миниатюрное личико змеи, бледное и напудренное, тонкая,
лукавая талия, рысистые ноги жуира,
-- Подснежников! -- извещает он, садясь и томно кладя ногу на ногу.
Некогда он кончил прославленное хореографическое училище, танцевал в
академическом оперном театре, и, когда выбегал на сцену, перезрелые
театралки наводили на него перламутровые бинокли, и мучнистые руки их, как у
пьяниц, подрагивали.
Потом он оказался вдруг в заштатной областной оперетте, где играл
венских графов и баронов, а в современных пьесах летчиков-испытателей и
капитанов 1-го ранга, затем долго кочевал с дикой эстрадной камарильей по
районным городкам и номерным совхозам, выбивал чечетку, а теперь на этой
захудалой, забытой богом и ЦК профсоюзов узловой станции ведет уроки
мастерства по системе Станиславского в балетной студии при Доме культуры
железнодорожников.
-- И все через труляля! -- говорит он.
Мы сидим за зеленым пластмассовым столиком в буфете бывшего 1-го
класса, я в ожидании поезда, а он зашел на огонек, как делал уже, наверное,
не раз, и изливает проезжему душу.
При своих двадцати шести годах он уже пять раз женат, и это -- только
законно.
Про жен своих, жуируя ногой, рассказывает:
-- Первая была совершенно шедевральная девица, на высшем уровне Венеры,
дочь полного адмирала. Выйдет из ванны, вся пахнет ореховым маслом. Наяда!
Поклонение волхвов! Звали ее Зюля, Зюлейка, черная, как цыганка, уникальные
ресницы, а фигура! А формы! Кариатида! Сколько у нее кавалероз-женихов было!
Один сын министра ухлестывал, фирменный кар, дача на Ни-колиной горе.
Апломб! Адмирал и адмиральша во сне видели, чтобы они поженились -- одного
ранга, одной номенклатуры! А я на себе обкрутил -- смог же! Я еще тогда
учился, бедный был, на стипендии, они меня в дом не пускали, они меня не
признавали и третировали, как могли, а я терпел -- моя возьмет! Она со мной
по коммунальным комнатушкам таскалась, совмещенный санузел терпела, а
почему? -- ноги мои обожала. Мы поехали на юг. Я ее целовал на девятой
волне. Это был единственный поцелуй в мире. И вдруг в один день сломалась,
как кукла, увели, урвали ее у меня. Ну зачем ей золотая клетка! Она мои па
любила, она мою глупость ценила, мою дурашливость, легкое понимание жизни,..
Не надо плакать! Кто знает фактическую суть своей судьбы! -- Подснежников
вытирает платочком слезу.-- Жизнь подобна неоновой вывеске, постепенно
гаснет то одна, то другая буква. Абсент? -- он глазами показывает на
бутылку, и я наливаю ему стакан крутого портвейна. -- Марочный? --
Подснежников смотрит вино на свет.-- Черта с два в этой собачьей дыре
марочный. Сироп! Бурда! Бальзам пенсионера.
Он удрученно прихлебывает сино и продолжает:
-- Вторая -- зубной техник, какая-то без лица, без физии, даже
неинтересно повествовать. Да я и ничего не помню, только шум бормашины и
звук ломаемых зубов. Хряск! Я с ней прожил только один квартал.
Ну, а третья была экономист-бухгалтер, сальдо-буль-до, в искусстве ни
бельмеса! Корпуленция коровы и белая, не блондинка, а ну совершенно белая,
кругом. Тесто, и все. Я как с тестом и жил, спокойно.
А она вдруг ни с того ни с сего врезалась, стала ревновать, не оторвешь
ни днем ни ночью. Роман страстей!
Подснежников нежными глотками пьет вино и деликатно утирается бумажной
салфеткой.
-- Я ведь только переночевать хотел, передохнуть,
станция Северный полюс -- среди холода и ль



Содержание раздела